А следы от пуль куда бы делись? Сделала ремонт и больше не видно их ни на стенах ни на окнах, а то все тут было пулями прошито. В открытую дверь стреляли. Вот там вот стоял ребенок двоюродного брата. Пуля пролетела у него под ухом и застряла в стене. Достали только во время ремонта. Чудом тогда ребенок спасся. Слава тебе, господи!

Все началось, когда Гамсахурдия приехал в Карели, вместе со своей шантрапой. В то мутное время служил один из наших близких в полиции, заместителем начальника был. Послал ко мне человека и велел передать, знаешь что? Что Гамсахурдия провел встречу, а после позвал к себе неформалов и распорядился, чтобы те максимально притесняли осетинов. Десять лет тому назад умер тот человек, раком болел. Да, чтобы меня постигла та же участь, если буду тебе врать. Так было сказано, слово в слово. Хороший был человек, нечего было ему делать в полиции, честнейший человек... Представить себе не могу, как он там работал... И вдруг, предупреждает, что позвали неформалов и велели максимально притеснять.

Потом был случай с моим двоюродным братом. Он выходил из Цхинвали, а неформалы его схватили, мол, нет ли у него оружия. «Есть», ответил он спроста. Был у него один обрез. Присудили ему три года. Мне пришлось хлопотать за него тоже. Говорю, батоно Отар, денег вы с меня не возьмете, но мы заплатим, сколько скажут. Не могу, отвечает. Дали брату три года, а когда мы зашли в зал, знаешь, что тот человек сказал? Что неформалы приходили и пригрозили, присудишь меньше трех лет, работу потеряешь. Если судья Рамишвили не мог ничего поделать, что могли, осетины? Беззаконье тогда было.

Прихожу как то в милицию, а там какие-то люди толпятся, кажется, из деревни Квенаткоца. Говорят, машина неформалов в грязи застряла, а мимо трактор проезжал. Помог тракторист вытащить машину из грязи, а они спрашивают, кто он такой. Услышав осетинскую фамилию, достали автомат и расстреляли человека. Я в милиции была, когда окровавленную одежду принесли. Это дело тоже закрыли...

Что до нас, свою квартиру в Тбилиси мы продали, мол, в чужую страну уезжаем и надо хоть что-то при себе иметь, а этот дом, как родительский, не захотели продавать. Мы сестрой просто ничего в нем не оставили и 26-го мая 1991 года уехали. Уезжали и не знали, приедем еще или нет. Нечто неописуемо ужасное творилось здесь. В течение трех месяцев мы дома не ночевали, в лесу прятались. Мать тогда решила остаться и мы с ней оставили моего племянника, маленького сына сестры, пока тот в школу не пойдет.


Девять раз нас ограбили. Мы с сестрой все еще были во Владикавказе, когда они в очередной раз нагрянули на наш дом. Мама держала мальчика на руках, а наша двоюродная сестра была рядом. «Ты смотри, вещи забрать успели. Давай мальчика с собой возьмём», сказали они. Бедная мама, так разнервничалась... Иди, знай, чего разбойник вытворит. Денег, золото и оружие искали. Какое было бы у меня оружие, в армии служу или что? Я тогда в мирной стране жила, а денег никогда не собирала. Деньги, это обыкновенная бумага, которую, если она у тебя есть, надо использовать.

Да, я приезжала из Владикавказа раз в две недели, но в деревню поехать не могла. Угрожали, перепилим автоматной очередью, но чем я провинилась, не знаю. От страха мама заболела склерозом. Некоторое время она прожила с нами, во Владикавказе, но все плакала, рыдала, домой рвалась. В конце концов жена нашего двоюродного брата взяла ее с собой.

Мы с Никой остались жить там, а сестра приехала к маме. Я подождала, пока Ника не окончил школу и мы тоже приехали, но мама умерла до того, как мы вернулись, в 2000 году. Ее убил страх.

Сейчас мне надо узнать, зачем говорили, что Аза ненавидела грузин. Знаю, кто говорил. Варианта нет, не оставлю я так это дело. Раньше думала, что только мы про это знали, но я слышала мельком, что чужим людям тоже самое говорили.
Подходит ко мне на людях должностное лицо и говорит: «Что ж это такое, Аза, неужели ты грузин ненавидишь?» Да, именно так и спросил. Недавно это было, в позапрошлом году. «Погоди, я росла в Тбилиси и только в девятом классе сюда переехала, ну, когда мы выросли и сами могли уже ездить. В наше время даже речи не было о таких вещах. Как ты такое говоришь? Я все народы люблю», сказала я ему в ответ.

Клянусь Никой, так по бывшим сотрудникам скучаю, бывает, слезы не могу сдержать, текут сами по себе. Телефонные номера... другие сейчас у всех телефоны. Искала я одного, Ника помогал, но так и не нашла. Не смог Ника найти того человека.

Во время коммунистов я работала в транспортном объединении. Туда пришел работать Алеко, прямо с института. Он был на семь лет младше меня. Мы были очень близки. Хотел, чтобы меня на его свадьбу пригласили. Его отец был главным технологом на колбасном заводе в Рустави. В Рустави сыграли свадьбу, в ресторане. Я пришла поздно, в самом разгаре свадьбы. Со мной был человек, который меня туда пригласил. Вскочил Алеко, прыгнул через стол и обнял меня. Пятьсот человек на меня смотрели, думали, кто же она такая. Потом несколько лет не виделись и вот ищем большую машину, чтобы послать мебель моего двоюродного брата из Глдани. Свою мебель я уже переправила. Приходим в транспортное объединение в Загеси. Нам сказали, что в Россию машины выезжали с автопарка. Была пятница. Когда мы пришли, рабочие часы уже закончились. Вышел к нам сторож. Спрашиваем: «Кто ваш директор?» Только подумай, отвечает, что директора зовут Алеко. Он также сказал, что директор ушел десятью минутами раньше, но завтра будет. Приходим на другой день мы с женой двоюродного брата. Алеко от радости чуть не ошалел. Нашел машину и дал номер своего телефона. Предупредил: «Если кто остановит, скажи, что ты главный бухгалтер такого то транспортного объединения и машину тебе директор дал». После того случая найти его не могу.

Ах, да, еще помню это... ну, во время беспорядков я работала в агропромышленном комитете. Нас было 1500 человек. Комитет возглавлял некий Мгеладзе. Когда все только-только начиналось и в Цхинвали послали милицию, там также работал муж одного из наших сотрудниц. Его убили. Такое началось... Говорили, давай, осетинов увольнять с работы. Получили список и оказалось, что среди 1500 работников всего шесть осетинов, включая меня. Я понятия не имею, что происходит, а они, оказывается, большие собрания проводят и все такое. Оказывается, говорят главе моего отделения, чего не увольняешь бухгалтера. Отвечает им мой начальник, пожилой человек, что не может сотрудника уволить, раз он осетин, не может такое сказать. С ума свели человека. Был уговор у меня с директором, раз в две недели приходила на работу. Однажды я ему сказала: «Парсенич, если хотите, чтобы я у вас работала... Я знаю, какая тут работа, но каждый день приходить не могу». Сказала, что моим отсутствием ничего бы у них не испортилось. «Дело делай, а приходить, если хочешь, вообще не приходи», ответил он. Он знал, что у меня пожилые родители в деревне и все время куда-то спешила – то овец пасла, то одно, то другое... Снимала калоши, переобувалась и шла прямо на работу, а оттуда не уходила, пока уборщицы не уйдут. На другой день шла в банк, снимала деньги, раздавала жалование и, давай, обратно в деревню. И вот, сказал человек, что сам с работы уйдет, а после и меня могут уволить, если хотят. Пятерых из шести уволили. Меня оставили.

Однажды женщины из отделения говорят мне, мол, Аза, ты вооще ничего на тему нацональности не говоришь, но знаешь, как сильно по тебе видно, что ты большая патриотка. Сказали, знаешь, почему мы ничего не говорим? Договорились, что из уважения к тебе про осетинов слова не скажем, а когда тебя здесь нет, много говорим... Говорили наверное, что это их земля... дарованная богом и тому подобное.

Я вернулась, когда Ника школу закончил, в 2008 году. Он поступил, и война началась. Так его любили в университете! Лектор, который преподавал ему грузинский, говорил, что он не осетин. Ника отвечал, что могут говорить, что хотят, но он осетин все равно. Лектор не уступал, мол, у него душа болит, что такой хороший парень осетин.

Когда я собралась возвращаться, у меня большие проблемы были. Тамошний КГБ меня преследовало. Спрашивали, выгнали же они вас, так куда же возвращаетесь. С ноля все начинала. Ничего не оставили, да и без матери никогда здесь не жила... Было нелегко.

Ника опять во Владикавказе, на телевидении работает. Сейчас моя сестра тоже там находиться. У нее больная нога и ждет, когда прооперируют. Хороший сын Ника. Кода приезжает, свои репортажи в телефоне показывает. Там он Джиоев, здесь –Джиошвили. Он знает грузинский язык. Пока Ника в школе учился, я все время старалась, чтобы он грузинскому научился. Говорила, вот поедешь в грузию, заговорит кто-то с тобой, а ты ответить не сможешь. Говорила и думала, что могли вообще не вернуться, но язык есть язык. Сколько языков знаешь, стольких людей стоишь.

Здесь каждый осетинский род отмечает свое фамильное торжество, Гаглошвили, Джиошвили, Шавллохашвили, которые пришли из Гори, Тибилашвили. Сейчас не все говорят по-осетински. Молодежь тоже знает осетинский. Думаю, человек должен знать свой язык. Мы тут на Кударском осетинском разговариваем, а во Владикавказе нашу речь даже не понимают. Спрашиваю я у невестки, мол, Алла, ты мой осетинский язык не понимаешь или как? Отвечает, что кое-что не понимает. Да вообще не понимает она.

© INDIGO Из цикла Живая память — Южная Осетия 1991/2008
Текст: Нино Ломадзе, Тео Кавтарадзе

Грузинская и английская версиа по этому адресу