Елене Хараули, 78 лет, деревня Недлати, Знаурский район до 1991 года

Как будто выстрелили из неба. Осетинский ребенок умер. Никто не знает чья пуля его убила, грузин стрелял или осетин. Четырехлетний малыш в садике умер. В ответ пришли осетины в соседнее село, Ахалшени называется, и убили пожилых супругов, когда те кушали. Ваську убили в лесу. На поляне был, то ли за дровами ходил, то ли зачем-то еще и убили. Труп нашли несколько позднее.

Пули летали над нашими головами. Все небо было красное. Стоял 89 год. Зимой все началось, хорошо помню.

31 километров между нашей деревней и Цхинвали. Все потихоньку замутилось. Например, приходит осетин из Цхинвали и приносит какой-то ответ, мы свое ему говорим и не договариваемся. Вот и начали люди репликами обмениваться, вроде "ты уедешь, я останусь". Сначала казалось, осетины должны были уехать. Уехала какая-та часть, а мы остались, грузины, но потом вот эти вот осетины появились и ситуация изменилась в их пользу, мол смотрите, мы уже тут и увидим, кому придется уходить. Так оно и было, они пришли, а мы ушли. Больше половины были осетины с севера.

Под конец осетины брали палки и дубья и караулили, как бы грузины не напали, а мы жили под страхом. Приходили да и разносили все подряд. Глянешь, соседа подожгут. Выдели мы все, но сделать не могли ничего, кроме как залезть в какой-нибудь подвал. Угрожали они нам. Возьмут одни осетина в плен, так другие начинают кричать, что возьмут грузина. Мы в садах ночевали, в виноградниках. Иногда стреляли просто так, ну, чтобы держать нас в страхе. Следы от пуль были везде, на домах, во дворах... Угнали наш скот, да и деньги отбирали. Говорили, что купят на них автоматы и в нас же будут стрелять.

Иногда забирали людей и допрашивали, мол, на чьей вы стороне. Говорили мы, что родились среди осетинов, не имели ничего против кого-либо и всегда очень хорошо с ними общались. Уверяли, что до этой заварухи все было хорошо и никто не интересовался, кто осетин, кто грузин.

Я жила с мужем и тремя детьми. Была совсем ребенком, когда семью на ноги поставила, сама все приобрела. 25 лет проработала на швейной фабрике, в цхинвальском филиале, у осетинов. Козаев, Фухаев... Со всеми общалась. Мы не смотрели, кто кем был, работали бок о бок.

Крестный моего сына осетин. Мой муж был очень заслуженным водителем и пользовался очень хорошим именем. У нас были настолько хорошие отношения, что, придя к нам домой, если я была на работе, осетинские ребята сами открывали холодильник и угощались. Никто не говорил ни слова о политике.
Позднее, когда появились пикеты, я многих среди них знала, училась с некоторыми в одном классе. Была одна школа на всех _ грузины и осетины, все выпускники одной школы, но продали они отношения и стояли на постах.

Как-то раз, посреди зимы, мы возвращались с запада. На свадьбу ездили. Шел снег. Хозяева положили нам кое-что из еды, поросенка и так далее. В соседнем селе был осетинский пикет. Я передала парням еду через окно и сказала, чтобы угощались, а они нас отпустили.

Поначалу они боялись нас, но когда вышел приказ и приехали русские, с бронетранспортеров не слезали.

У нас была соседка. Мерико ее звали. Немного длинный был у нее язык: Грозилась, мол, если кто из осетинов посмеет появиться, всем головы раздавит. Узнали они об этом и нагрянули на ее дом ночью. Так вопила... Неблизко ее дом стоял, но мы все слышали. Ее муж у был нас. "Гаиоз, Гаиоз", звала Мерико, а он ежился, не мог с места двинуться. Потом Мерико рассказывала, что газовым баллоном пытались ее придавить. Не знаю, что они там с ней сделали, но они с мужем в Рустави переехали жить, к дочери. Долго они там не протянули. Возраст, война...

Мы с мужем ночевали то в саду, то в подвале, то у соседей. Оставляла зажженную лампу на верхнем этаже, а сама шла к родственникам. Думала, увидят свет, может не посмеют... Двоюродная сестра моей матери была замужем за осетина. У них я ночевала, но однажды, когда я лежала у них, их сын увез мою стенку. На другой день мне сказали, что уехала моя мебель... Все забрали, кроме спальной мебели. Я-то мебель сторожила... Совсем ребенком была, когда все обустраивала. Вся молодость в этом прошла и жалко было терять.
Нечего мне было там оставаться. Девочки были замужем, а мальчику было 18. Он на грузинском пикете стоял. Мы испугались, когда они об этом узнали, тем более, что племянника моего мужа убили тогда.

21 мая 91 года убили его. Бронетранспортер появился в деревне Кода, в которой был грузинский лагерь. Увидел Темури, что осетины наступали и преградил им дорогу, с автоматом в руках. Выстелили в него и убили на поляне. Убитого нашли на другой день. Автомат лежал рядом с трупом.

Нам было страшно, очень страшно за нашего сына. Он ведь стрелял в осетинов.

Потом пришел один осетин, знакомый моего мужа. Предложил, что можем ночью у него спрятаться, а на утро поможет сбежать. Говорил, что убьют нас иначе. Мы ушли той же ночью, обутые в колоши. Добрались до Агары. Пешком прошли 18 километров. Не доезжая до нас, дорога сворачивает в сторону Знаури. Добирались пешком, без ничего, через леса, по одному, по два человека... Осетины стояли на пикете, с автоматами. Кто бы нас пощадил?

Приехав в Тбилиси, мы месяц прожили у моей сестры, в однокомнатной квартире. Мы с мужем лежали у сестры в ногах. Ее дети и невестка жили там же. Потом мы переехали сюда. Тут была такая грязь, в этих деревянных коттеджах, но сын все переделал, навел порядок да и женился.
Был момент, когда можно было туда заезжать. Вот я и поехала, одна. Никого вокруг не было видно да и в доме не было больше ничего. Сижу я в пустом доме и плачу, громко плачу, громко, но никто меня не успокоил и я сама успокоилась. Встала да и ушла.

Потом вроде все утихомирилось и я опять поехала. Невестку с собой взяла. Она была беременна первым ребенком. Хотела показать ей наше ущелье. Хорошее было у на ущелье... Ничего в доме не нашли, ни на первом этаже, ни на втором. Все забрали, даже шнуры со стен повыдергивали, зато везде были следы от пуль. Напортив нашего села осетинская деревня. Моя невестка и ее подруга на улице стояли, когда вооруженные осетины, с той деревни, мимо нас проехали. Опустили стекла, спустили штаны и показали им, ну, это... Не мог мой сын такое терпеть и уехали они оттуда.

На месте нашего дома сейчас лес. Даже если вернусь, чем там займешься? Деревня мертва. Мне было 48, когда покинула те места, а сейчас мне 78. Думали, что вернемся, но много времени прошло, много...


indigo.com.ge

Из цикла «Живая память- Южная Осетия 1991/2008»

Текст: Тамар Бабуадзе

Транскрипт: Мариам Урушадзе